Своего первенца я рожала по договору в маленьком роддоме на двадцать рожениц в общей сложности. Когда я поступила, в предродовой палате уже находились две девушки. Конечно, в то время нам было не до знакомства. Одна ходила и тихо постанывала при сильных схватках, другая кричала, просила сделать ей операцию. Я посматривала на соседок с ужасом, поскольку сама я на тот момент схваток не чувствовала вообще, не смотря на большое раскрытие и прокол пузыря, и очень волновалась, что мне предстоит испытать.

Первой в родовую ушла спокойная соседка. После нескольких криков «Тужься!», раздался плач ее малыша. Сразу следом за ней увели буйную. Снова «Тужься!» Но, плач ребенка я так и не услышала. Зато засуетился персонал. Насколько я поняла, у девушки открылось кровотечение, и что-то не так было с ребенком. В тот самый момент, когда все были заняты той девушкой и ее ребёнком, я поняла, что рожаю. Сразу без схваток начались потуги. Я стала звать на помощь, благо врач, акушерка и много других специалистов в больничной униформе были рядом, но всем было не до меня. Врач крикнул только: «Дыши, не тужься!» Как же я его тогда ненавидела… Я старалась дышать, как учили на курсах по подготовке к родам, но чувствовала, что сдержать потуги не могу. Кроме того, начались судороги.

Санитарка подготовила еще один стол в родовой. Мне помогли туда пройти, но врач все еще был занят. Совсем рядом, но не со мной. Только постоянно твердил: «Дыши, не тужься!». Около меня было несколько человек – санитарки или медсестры. Держали, потому что судороги были сильные. Но разрешения рожать так и не поступало, а сын очень спешил увидеть мир. Подбежавшая акушерка увидела, что ребёнок выходит и рвет. Сделала надрез, (впрочем, от сильных внутренних и внешних разрывов меня это не спасло) и приняла ребенка. Весь шум, царивший в род блоке вокруг меня и моей соседки, вдруг стих. Секунды до первого крика сына казались вечностью. Он родился с тугим обвитием и закричал только после того, как с шеи убрали петлю.

Мне сделали несколько уколов обезболивающего, чтобы наложить швы, но они не помогли. И это было гораздо больнее самих родов. Я ненавидела этот роддом, врача, акушерку, которые не руководили моими родами, не кричали «тужься», не помогли родить без разрывов…

Ночь я провела в послеродовой палате, а рано утром меня вызвала к себе заведующая детским отделением. Мне показали ребёнка, окровавленную пеленку и сообщили, что ночью у него было желудочное кровотечение. Ему сделали переливание замороженной плазмы, но еще необходимы дорогие лекарства, которых у них нет. Конечно, я была напугана, расстроена. Муж привез лекарства, и сыну поставили капельницу.

Меня тем временем перевели в общую палату для мамочек. Палата была на пять человек. Там же со мной оказалась и вчерашняя «буйная» роженица. Пришедшая с обходом неонатолог, по очереди рассказывала всем про состояние их детей. Тогда-то я и узнала, что малыш, родившийся незадолго до моего сына, при рождении получил оценку 0 баллов по шкале Апгар, не дышит сам, находится на аппарате ИВЛ и т.п. (все я диагнозы я не запоминала). Соседке сказали, что ребенка необходимо перевести в хорошую больницу, где есть все необходимое для выхаживания и реанимации таких детей, но, к сожалению, там нет мест. Оттуда приезжали специалисты, провели все необходимые мероприятия, возможные в стенах нашего роддома, и уехали. Девушке посоветовали подсуетиться и найти в той больнице знакомых, чтобы в случае появления места, положили именно ее ребёнка…

Потом мне снова рассказывали то, что я уже слышала, про своего ребенка: ночное кровотечение и гипоксию. Но после того, что сказали соседке, все это уже не звучало так страшно.

Остальным мамочкам на кормление приносили детишек. А нам нет. Это было тяжело. Мы вместе уходили из палаты и стали общаться. Чем больше я узнавала это молодую мамочку. Тем большим сочувствием к ней проникалась.

Танзиля (имя изменено) родом из Узбекистана, и все ее близкие остались там. В России они с мужем жили в какой-то деревне, но несколько месяцев назад муж ее оставил: живет в Москве с другой женщиной. В районе женщину как следует не обследовали, какие-то проблемы всплыли непосредственно перед родами, поэтому ее на скорой привезли рожать к нам в город, хотя были роддома и ближе. Здесь у нее совсем никого не было. Она спрашивала, нет ли у меня знакомых в больнице, куда нужно ее ребёнку, но я ничем помочь не могла.

На следующий день в роддом приходили сотрудники ЗАГСа, чтобы оформить желающим свидетельство о рождении. Я сыну сделала, а у Танзили не было паспорта мужа, развод они официально не оформили. К ней приходила лично заведующая роддомом и велела сделать ребёнку документы, потому что «Состояние крайне тяжелое, произойти может все, что угодно». Девушка плакала, но сотрудники ЗАГСа отказали.

Из-за группового конфликта и сильной желтушки мой сын еще лежал под капельницами, и кормить мне его не разрешали, но опасений его здоровье уже не вызывало. Раз в день, девушек, которым не приносили детей на кормление, пускали в детское отделение увидеть ребёнка. Они лежали в одном блоке: мой сын и сын Танзили. Видя ее малыша, под колпаком, со всеми этими трубками и проводами, я осознала, что тогда, во время родов, помощь врачей им действительно была нужнее, чем нам. Обида прошла.

А потом моего сына перевели в больницу. Нет. Не туда, куда так нужно было Танзиле. В обычную детскую больницу долечивать желтушку. Я написала отказ от дальнейшего пребывания в роддоме (из-за сильных разрывов мое состояние оставляло желать лучшего, и выписывать меня не собирались), и поехала в больницу следом за сыном. А Танзиля и ее ребенок остались в роддоме. Я не знаю, как в дальнейшем сложилось их судьба. Но, в этом году мой сын пошел в первый класс, и я очень хочу верить, что в России, а может быть в Узбекистане или где-то еще, бегает в школу мальчишка, родившийся в том же роддоме, но на несколько минут раньше.