Всю жизнь Иван Акакиевич безрезультатно искал музу. Он вообще был мятущейся душой и пробовал себя в разных местах. Например, рисовал (так же как писал стихи). Писал стихи (так же как пел). И пел таким же образом, как умел хранить верность и проявлять терпение в отношениях (то есть плохо).
Сам Иван Акакиевич называл себя человеком многогранным и талантливым (даже ближе к гениальности), однако не встретившим еще женщину, способную его вдохновить. При этом реальность резко и упорно диссонировала с самоощущением Ивана Акакиевича.
Стремительно приближалось 60-летие. Суставы (и ладно бы только они) упрямо напоминали о том, что ему не двадцать. Тактика подпоручика Ржевского не действовала ни на его ровесниц, ни на более молодых муз, к которым пытался пришвартоваться этот изрядно помятый в жизненных штормах корабль любви.
Стихи, правда, один раз напечатала когда-то влюбленная в него бывшая, которая работала в издательстве. И то потом в сердцах признавалась, что выкупила весь тираж сама же (разве муза когда-то заикнулась бы о таком?).
Что касается его пения - то его даже однажды пригласили петь каждый день за оплату в караоке. Но потом выяснилось, что это были конкуренты из соседнего бара, которым удалось таким образом на все белые ночи обезвредить и лишить адекватных платежеспособных посетителей столь ненавистный им караоке-бар через дорогу.
Также обстояло дело с рисованием. Его портреты упорно называли “своеобразными шаржами”. И ладно бы называли - но не хотели платить и хотя бы как за шаржи. Первая любовь Ивана Акакиевича, которая помнила еще его задорные кудри и подаваемые им надежды, какое-то время терпела такую ситуацию, время от времени принося борщ в баночке, но потом тоже ушла. Обмельчали нынче музы, что и говорить.
Быть каким-то женатым простофилей и обычным трудягой Иван Акакиевич не хотел. Стать выдающимся магнатом, владельцем яхт и пароходов не мог. И потому у него оставался этот третий путь, который сам Акакиевич именовал философским и творческим. И хотя многие музы в конце концов теряли терпение, устав вдохновлять и поддерживать гения без особого результата, однажды судьба улыбнулась ему.
Она шла из магазина, держа в руках тяжелый пакет с продуктами. Иван Акакиевич решительно шагнул навстречу судьбе.
Новая женщина была не так молода и красива, как прежние, не так упруга и свежа, не так воздушна и доверчива, и вообще была на 5 лет старше Ивана Акакиевича. Зато она была очень хозяйственной и твердо стояла на ногах, как в прямом, так и в переносном смысле слова. Деловито закупалась на рынке, разбивая волны людей могучей грудью, как Ледокол «Ленин» (при этом на буксире таща слегка отбивающегося Акакиевича). Громко торговалась, внимательно щупала фрукты и овощи, с ворчанием готовила суп и гоняла Акакиевича из комнаты в комнату шваброй, когда делала уборку... А потом и вовсе придумала страшное: пристроила гения на работу охранником в знакомую организацию.
Теперь он сидит там на входе, и деловито записывает посетителей в специальную тетрадку. Иногда, от скуки, делает наброски – рисует сотрудников. Сотрудникам нравится, тем более денег с них за это не просят. А уж если еще и стих про себя прочтут… Недавно Иван Акакиевич даже услышал: надо же, какой талантливый человек…
Теперь он сыт, одет, обут, накормлен и даже творчески реализован (в рамках своих возможностей). Правда, рядом самая обычная женщина, а не какая-нибудь безмерно верящая в таланты своего мужчины муза. Но это ничего страшного…
Свежие комментарии