– Наконец-то, наконец! – радовались жители Лондона, собираясь вокруг ярко горевших костров. Над столицей Англии стоял колокольный перезвон. Вино и эль лились рекой. Пока народ ликовал, а двор Генриха готовился к крестинам королевского сына, женщина, которая выносила и произвела на свет долгожданного наследника престола, лежала обессиленная после трех дней родовых мук.
Но ее страдания еще не кончились: ей предстояло пережить ряд утомительных церемоний, положенных при крестинах. Восседая на ложе в королевской опочивальне, Джейн Сеймур приняла целую толпу почетных гостей и выслушала поздравления и приветствия. Церемония длилась пять часов, после чего гости устремились в часовню, а королева в полном изнеможении откинулась на подушки, блаженно улыбаясь и шепча слова молитвы. Какое счастье! Она родила здорового и крепкого мальчика, подарила королю наследника, и, значит, призраки Екатерины Арагонской и Анны Болейн не будут отныне навещать ее в кошмарных снах. Джейн не прогонят и не казнят за то, что она не смогла родить королю сына. Через три дня она почувствовала небольшое недомогание, а неделю спустя, 24 октября 1537 года, на двенадцатый день после родов, Джейн Сеймур, третья жена Генриха VIII, умерла от родильной горячки. Удрученный горем Генрих приказал устроить королеве пышные похороны. Джейн была идеальной женой – послушной, нежной и покорной; она родила ему желанного наследника и к тому же умерла прежде, чем он сам пресытился ею. Впрочем, Генрих, как и всегда, жалел только самого себя. Король опять остался на троне один, а он терпеть не мог пустоты – ни на троне, ни в своей постели. Он было даже подумал, что это Небо ополчилось на него за войну с Папой Римским… Ведь не прошло еще и полутора лет, как прелестная головка Анны Болейн, отсеченная мечом палача из Кале, скатилась с плахи и он вновь стал вдовцом. Что ж, видно, не судьба! А ему-то казалось, что с Джейн, милой, нежной и светловолосой Джейн, он проживет долгую и счастливую жизнь! Кто бы мог подумать, что она умрет совсем юной, родив всего одного ребенка? Генрих, издавна лелеявший мечту создать большую семью, вдруг почувствовал себя покинутым и ужасно одиноким… Чтобы отвлечься от печальных дум, он решил уделять как можно больше внимания сыну. Король зачастил в детскую, где изводил кормилиц, нянек и слуг всяческими замечаниями и придирками. А еще он полюбил, взяв младенца на руки и умильно улыбаясь ему, подходить к дворцовому окну, чтобы показать лондонцам, какой он заботливый и любящий родитель.
Джейн Сеймур
Но все это отнимало слишком мало времени, а одинокие ночи на просторном ложе тянулись очень долго. К тому же язва на ноге не давала ему забыться сном. Она появилась после падения с лошади, и покойная Джейн отлично врачевала ее… И вот после некоторого раздумья, облегченно вздохнув, Генрих решил, что пора ему опять жениться, и принялся подыскивать себе очередную супругу. Однако сердечные устремления английского монарха натолкнулись на неожиданное препятствие: женщины боялись его, а короли, принцы и герцоги отнюдь не горели желанием подвергать опасности жизни своих сестер или дочерей и выдавать их за человека, столь легко избавлявшегося от неугодных жен. Дело усугубили упорные слухи о том, что он виноват и в смерти Джейн Сеймур: мол, во время родов повитуха сказала, что нужно спасать или мать, или дитя, и король без колебаний пожертвовал женой. Однако сам Генрих даже не представлял, какая у него теперь дурная слава, и не понимал, почему поиски новой супруги так затянулись. Наконец Кромвель, лорд-хранитель печати, любимый и преданнейший советник государя, решил, что ему пора вмешаться. Разумеется, прежде всего он обратил свой взор на столь близкую Францию. В разговоре с французским послом Кромвель ханжески сказал: – Его Величеству претит мысль о новом браке, однако он обязан неустанно заботиться о благе подданных и потому сумел превозмочь отчаяние и боль утраты. – И, понизив голос, Кромвель доверительно сообщил послу: – Видите ли, государь желает, чтобы будущая королева была хороша собой. Он решил обозреть всех достойных претенденток, дабы выбрать из них наиболее соблазнительную. Не можете ли вы, друг мой, шепнуть королю Франциску, чтобы ваш монарх прислал в Кале несколько подходящих невест?
Франциск I
Франциск I, хоть и сам был известный дамский угодник, от подобного предложения все же несколько оторопел. – Француженок, – холодно ответствовал он, – не приводят на рынок табуном, словно породистых кобылиц. Да и не лежит у меня душа к тому, чтобы дочь моя принимала участие в таком состязании… Генрих немного расстроился, но вскоре вновь воспрял духом. Казалось, он совершенно забыл о том, что вот-вот разменяет шестой десяток и что давно уже далеко не красавец. Состарился король стремительно: изрядно потолстел, так что заплыли жиром глазки-бусинки, дышать стал шумно, с присвистом, а на ноге образовалась незаживающая язва, с которой были не в силах справиться придворные медики. И вот однажды он сам заявил французскому послу: – Мужчина я статный, и жена мне нужна высокая и стройная. Мария де Гиз, скажем, как раз подойдет. Но Мария, прослышав про сватовство английского монарха, не задумываясь, отрезала: – Я и в самом деле высока и стройна, да вот шея-то у меня коротковата, как бы палач не промахнулся. И гордая красавица предпочла выйти за племянника Генриха – Якова Шотландского, похоронившего пока только одну жену, да и то умершую естественной смертью. Ну что ж, с Францией супружеский союз не получился, но в запасе, к счастью, оставалась еще Священная Римская империя. У императора Карла была очаровательная шестнадцатилетняя племянница Кристина, недавно овдовевшая герцогиня Миланская. Но и Кристина не пришла в восторг от неожиданного предложения руки и сердца. – Будь у меня даже две головы, – ответила она английскому канцлеру, – я бы и то подумала, стоит ли идти за Его Величество. Сердце мое к нему не расположено, а разум постоянно напоминает, сколь опасно быть супругой Генриха Английского. Тетка моя Екатерина погибла от яда, Анну безвинно казнили, а третья жена умерла оттого, что ей не давали покоя после тяжелых родов… Кристина вела себя настолько вызывающе, что Карлу пришлось лично вмешаться в переговоры между Генрихом и юной герцогиней, которая в ту пору жила в Брюсселе вместе со своей тетушкой Марией, регентшей Габсбургов. Именно Мария и объяснила племяннице, что у Генриха за нрав. – Никогда ранее не видел я, чтобы из стольких красивых слов не получилось ни одного стоящего дела! – возопил Кромвель после года бесплодных переговоров. Но Кристина знала, чего хочет, и король Англии был ей не нужен.
Томас Кромвель, 1-й граф Эссекс
…Тем временем взаимоотношения католических Франции и Испании становились все теснее, и лондонские дипломаты заволновались. Папа Павел III наконец обнародовал буллу Климента, согласно которой английский король отлучался от церкви. На этот раз Генрих не на шутку встревожился. Кромвель, Кранмер и другие реформаторы убедили короля в необходимости сблизиться с протестантскими государствами, и Генрих принялся искать жену среди протестантских принцесс. У герцога Клевского, владевшего землями в Германии, имелись две незамужние сестры – Амалия и Анна. К ним и решили присмотреться. Ганса Гольбейна, блестящего фламандского портретиста, жившего в Англии с 1532 года и ставшего «королевским художником», снарядили в путешествие с тем, чтобы он написал портрет старшей из сестер – Анны. У Генриха имелись основания беспокоиться о наружности немецкой принцессы, но он доверял портретам Гольбейна, считая их «весьма жизнеподобными». Об Анне говорили всякое: хвалили за лик ее и за нрав, за ум и хозяйственность. Но ей при этом явно не хватало некоторых придворных навыков, обязательных для любой знатной английской дамы: умения играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать и бегло изъясняться по крайней мере на одном или двух языках, помимо английского. Анна, вполне сведущая в немецком, других языков не знала вовсе. Генриху, который любил музыку и сам прилично музицировал, это, конечно, не понравилось – но зато портрет Гольбейна короля очаровал. Кромвель, первым увидевший портрет, довольно кивал и, ссылаясь на некие «секретные донесения», самоуверенно утверждал, что Анна Клевская красотой превосходит Кристину. На самом же деле донесения эти были на удивление краткими. Было лишь известно, что принцессе тридцать четыре года, что она умеет читать и писать (но только на грубом немецком), великолепно шьет и вышивает, весьма сведуща в герадьдике, не пьет пива и с недавних пор стала учить английский. Генриху этого было достаточно. Уверенный в том, что он вот-вот женится на сказочной красавице, король приказал готовиться к пышной свадьбе.
Анна Клевская
4 сентября 1539 года был подписан брачный договор, и Анна собралась навсегда покинуть родину, чтобы выйти замуж за человека, который, как гласила молва, до нее уже убил трех жен. Путешествие в Англию не предвещало ничего приятного. Стоял ноябрь, погода портилась с каждым днем; непрерывно моросил дождь и дул промозглый ветер. Кроме того, нареченной короля надо было выдержать множество торжественных церемоний. Для начала Анне следовало добраться до Кале, где ее уже ждали английские вельможи, чтобы проводить в Дувр, а оттуда – в Лондон. Анна двинулась в путь в середине ноября. Кортеж невесты английского монарха состоял из 263 слуг и 226 лошадей и за день делал не больше пяти миль, поэтому в Кале все добрались только 11 декабря 1539 года. Узнав о том, что его нареченная покинула свою родину, Генрих спешно отправил в Кале Уильяма Фицуильяма, графа Саутгемптона, и несколько десятков других аристократов – с наказом подобающим образом встретить будущую королеву и сопроводить ее в морском путешествии через Ла-Манш. Королевские суда – «Лев» и «Вихрь» – были принаряжены не меньше, чем сами вельможи. На ледяном колючем ветру развевались десятки шелковых знамен, расшитых золотом, а 150 пушек приветствовали Анну такими залпами, что сквозь дым одна часть свиты не различала другую. Дым вскоре рассеялся, погода же по-прежнему оставляла желать лучшего. Ни о каком дальнейшем путешествии не могло быть и речи. Две недели пришлось ждать принцессе, пока уймется шторм, однако времени она даром не теряла. Узнав о том, что Генрих большой охотник до игры в карты, она упросила графа Саутгемптона обучить ее некоторым карточным играм. К великому удивлению Фицуильяма, принцесса оказалась весьма способной ученицей и вскоре научилась играть в «сотню», любимую игру Генриха VIII. Очарованный принцессой, граф слал королю послание за посланием, восхваляя грацию, ум и удивительную красоту Анны. В свете дальнейших событий стало совершенно очевидно, что граф или слишком много пил, или же пал жертвой опасной любви с первого взгляда. Как бы то ни было, он уделял Анне массу внимания – показывал ей порт, устраивал для нее турниры и всякие другие развлечения. По вечерам же он непременно играл с нею в карты. Рождество Анна встретила в Кале, но уже двадцать седьмого декабря ветер стих, и всего за пять часов ее корабль, сопровождаемый пятьюдесятью королевскими судами, достиг Дувра. На берегу Анну от имени короля приветствовали герцог Суффолк и его молодая жена Кэтрин Уиллоуби. Поскольку погода стояла ветреная, холодная и влажная, было решено поскорее отправиться в Кентербери, а оттуда – в Рочестер. Анна, не жалуясь на неудобства, мужественно перенесла дорогу, но все-таки вздохнула с облегчением, когда наконец добралась до епископского замка и осталась одна в хорошо натопленной комнате. «Скоро Новый год, – подумала она. – Мне бы очень хотелось провести этот праздник в Лондоне». Там ее ждала первая встреча с Генрихом, а пока принцесса могла отдохнуть и поупражняться в английском.
Генрих в это время, сгорая от нетерпения, не желал больше покорно ждать невесту в Лондоне. Чтобы показать себя настоящим кавалером, он решил выехать навстречу своей королеве и поскорее заключить ее в объятия и расцеловать. Много лет назад, когда Генрих был прекрасным принцем, он очень помог прелестной и печальной принцессе Екатерине. И вот теперь он собрался разыграть такую же роль – любвеобильного жениха, которому не терпится обнять милую, похитить ее и увезти на край света. Разумеется, ему и в голову не пришло, что в 1509 году такая роль подходила ему куда больше, чем в 1540-м. Он по-прежнему считал себя юным принцем в сияющем одеянии. Недолго думая, Генрих вскочил на коня и с охапкой соболей в седельной сумке, которых он вез невесте в подарок, помчался в Рочестер вместе с Расселом и Энтони Брауни, сводным братом Фицуильяма. Прибыв в Рочестер, король решил послать на разведку Брауни, приказав ему вернуться поскорее, чтобы рассказать о принцессе. Увы, несчастный посланник возвратился почти тотчас же и с трудом выдавил из себя, что дама ждет своего повелителя. Больше от него ничего не удалось добиться. Сраженный увиденным, Брауни сослался на болезнь. Он и в самом деле стал бледным, к тому же его била дрожь. Обеспокоенный Генрих почти бегом направился в покои невесты. Когда он ворвался к Анне, та как раз смотрела из окна во двор, на медвежью травлю. Удивительно, но принцесса не потеряла самообладания при виде пожилого, обрюзгшего мужчины, внезапно вторгшегося в ее личные покои. Генрих, как громом пораженный, застыл на пороге. Он не поверил собственным глазам, и ему потребовалось время, чтобы прийти в себя. Наконец, овладев собой, он приблизился к принцессе, которая с широкой улыбкой подставила ему щеку для поцелуя. Пробормотав какое-то приветствие, на которое принцесса ответила по-немецки, Генрих, будучи не в силах скрыть свое разочарование, произнес что-то нечленораздельное, резко развернулся и выбежал прочь из комнаты, позабыв отдать принцессе соболей. Только во дворе король остановился и начал бранить лордов, доставивших Анну из Кале, – почему, мол, они не известили его заранее о том, что немка страшна как смертный грех.
– Я не увидел ничего из того, что сулили мне портреты и донесения, – злился король. – Как вы посмели расхваливать ее красоту?! Да еще эти ее придворные дамы! Шварценброк, Бремпт, Оозенбрюк, Лок, Виллик! Что это за имена такие, которые выговорить невозможно?! И все они во главе со своей принцессой затянуты в совершенно невообразимые платья… О боже, это же настоящие здоровенные фламандские кобылы! По пути в Гринвич Генрих распекал Брауни, который не знал, куда глаза девать. Когда же его жена, приставленная к будущей королеве, известила супруга о том, что у Анны очень грубые привычки и манеры, бедняге стало совсем плохо. – Ваш брат, наверное, сошел с ума! – кричал Генрих, вспоминая послания Саутгемптона, в которых лорд верховный адмирал живописал красоту Анны. На трехдневном королевском совещании в Гринвиче случилась бурная перебранка. Кромвель обвинил Саутгемптона в том, что тот превозносил красоту Анны и не известил короля об ошибке, воочию убедившись, что в жизни принцесса далеко не так привлекательна, как можно было понять из писем и донесений. Несчастный Фицуильям, обливаясь холодным потом, пытался избежать королевского гнева. – Мне кажется, – бормотал он, – она ведет себя как пристало королеве… Генрих остановил на Саутгемптоне тяжелый взгляд. – Это так. Но если бы я знал больше, она никогда не приехала бы в Англию… «Она», все время «она»! Бедная Анна не имела даже права на собственное имя! – Ваше Величество, – пролепетал лорд верховный адмирал, чувствуя, что от ужаса у него заплетается язык и холодный пот выступает на лбу, – возможно, она выиграет при более близком знакомстве. Она высокая и, кажется, хорошо сложена… – Как же можно об этом судить, когда ее наряд сродни конской сбруе?! – вскричал король. – Французы говорят, что в немецком платье любая женщина превращается в урода, даже если она писаная красавица… – Тогда… Возможно, что без платья… – проговорил Кромвель с надеждой в голосе. Но король не желал, чтобы его успокаивали. Он, словно дикий зверь, метался по залу. Лорд верховный адмирал и лорд-хранитель печати препирались, пытаясь свалить вину друг на друга, а обиженный монарх вдруг потребовал: – Вы должны сделать все, чтобы избавить меня от этих отвратительных супружеских уз! В зале воцарилась тишина. Все разом умолкли, с ужасом глядя на государя. – Но ведь она проделала столь далекий путь… – промямлил лорд-хранитель печати. – Но ведь ее брат обидится… – пробормотал лорд верховный адмирал. – Но ведь он непременно захочет отомстить нам и перейдет на сторону немецкого императора и короля Франции… – добавил архиепископ Кранмер. – М-да, дела зашли слишком далеко… – подытожил Генрих. И все же король отложил свадьбу.
Несчастная уродливая принцесса, ни о чем не подозревая, продолжила свой путь из Рочестера в Гринвич, где должна была состояться официальная встреча жениха и невесты. Она все еще пребывала под впечатлением их первого свидания. Анна ожидала увидеть тирана, женоубийцу, но не была готова лицезреть… шута. Теперь она была благодарна судьбе за подаренную ей небольшую передышку перед очередным свиданием с английским монархом. Принцесса понимала, что королевские браки основываются не на любви, а на политике, поэтому – какие бы чувства она к Генриху ни питала – ей все равно предстоит стать его женой. Из-за возраста Анна уже не надеялась выйти замуж, и все-таки Генрих ей совершенно не понравился – уж слишком он был толстый и безобразный, да еще с язвой на ноге! Однако она ни за что не хотела возвращаться в дом брата, поэтому лихорадочно размышляла о том, что же ей делать, если король вдруг решит избегать ее? Анна твердо усвоила, что обязана выполнять все прихоти мужа в постели, но она понятия не имела о том, что такое искусство обольщения и как пробудить в супруге интерес к себе. Анна неспешно продвигалась к Лондону, расточая с высоты носилок улыбки будущим подданным, а Генрих тем временем решил смириться. – Хорошо, – с тяжелым вздохом заявил он, – делать нечего, придется мне надеть на себя это ярмо!.. Вскоре Генриху и Анне предстояло пройти через все формальности первой официальной встречи. Дня третьего января, который пришелся на субботу, посреди огромной поляны в окрестностях Лондона раскинули роскошный шатер из золотой парчи, а вокруг него расставили множество других шатров и павильонов. Повсюду жглись костры и курились благовония в честь ее милости Анны. Траву – до самых садовых ворот Гринвича – выстригли для удобства зрителей, которые толпами стекались к месту встречи высочайших особ. Английские и чужеземные купцы, наряженные в бархатные плащи, встали по краям поляны. Вслед за ними явились 160 старейшин Лондона и члены королевского совета. Прямо у шатров разместились рыцари с оруженосцами, а за ними – пажи. Тут же находилась и знать из окружения лорда-канцлера, лорда-хранителя печати и лорда верховного адмирала и других вельмож. На всех были пышные облачения, а на груди сверкали массивные золотые цепи.
Анна появилась ровно в полдень. Ее сопровождала сотня соотечественников, а также английские придворные, вошедшие в свиту королевской невесты еще в Кале и Дувре.
Кортеж принцессы торжественно приблизился к Гринвичу, где вначале Анну приветствовал ее двор, тщательно подобранный самим Генрихом. Принцессе представили ее новых слуг и шестьдесят пять знатных дам, среди которых была и дочь Марии Тюдор Франческа Брэндон. Покинув экипаж, Анна любезно поздоровалась со всеми, очень довольная тем, что сможет наконец вместе с фрейлинами удалиться в отведенные им шатры, чтобы успеть до прибытия жениха насладиться теплом и краткими минутами отдыха в относительном уединении. Не прошло и получаса, как приветствовать невесту явился король Генрих, окруженный великолепной свитой. Впереди шествовал трубач, за ним – чины королевского совета, постельничие, бароны, лорд-мэр Лондона, епископы, графы и заграничные послы. Все они были разодеты в бархат или атлас, и у большинства на груди красовались тяжелые золотые цепи. Впереди, на довольно большом расстоянии от вереницы придворных, ехал на великолепном жеребце сам Генрих. На нем был плащ пурпурного бархата с золотым шитьем и кружевами, подбитый парчой и украшенный алмазными, рубиновыми и жемчужными застежками. На королевской шляпе сияло столько драгоценных камней, что об их цене страшно было и подумать. Государя окружали десять лакеев, тоже разряженных в золото. За Генрихом следовали конюший, почетные пажи в ливреях малинового бархата со множеством блесток и, наконец, капитан дворцовой стражи со своим караулом. Толпы расступались, давая дорогу королю.
Услышав о прибытии Генриха, Анна вышла из шатра. На ней было парчовое платье с фрезом, разукрашенным множеством сверкающих драгоценных камней, и расшитая жемчугом шапочка. Принцессе подвели нарядную лошадь, и Анна в сопровождении своих лакеев выехала навстречу Генриху. Завидев друг друга, они спешились и церемонно обнялись. Будь эта пышная встреча их первым свиданием, возможно, их брак ожидало бы более счастливое будущее. Сумей Генрих обмануться, его пыла вполне бы хватило на то, чтобы Анна родила ему хотя бы одного сына. Но, увы! ничего уже нельзя было исправить… Продолжая ритуал официальной встречи, обе свиты смешались, следуя за королем и его нареченной. Все верхом двинулись к Гринвичу, где после заключительного объятия Генрих чуть ли не силой запихнул Анну в предназначенные для нее покои, а сам спасся бегством в свои. Там он снова принялся распекать Кромвеля, который теперь вслед за королем тоже говорил, что в новой королеве нет ни капли красоты, но при этом упорно твердил, что у нее царственная стать. Однако Генриху не было никакого дела до «царственной стати». Бросив на Кромвеля убийственный взгляд, от которого у лорда-хранителя печати мороз пошел по коже, король потребовал вновь созвать совет, чтобы сообща придумать, как расстроить этот ненавистный брак. Вельможа молча поклонился. Его занимал только один вопрос – когда именно король отправит его на плаху? Собравшийся совет обратился к посланникам герцога Клевского с вопросом, не была ли Анна обручена ранее с кем-нибудь еще, но послы заверили короля, что Анна свободна и потому может выйти за Генриха. Разъяренный Генрих заявил Кромвелю, что дал согласие на эту свадьбу только ради блага Англии, которой угрожает франко-испанский союз, а затем совершил последнюю отчаянную попытку сбросить с себя брачное бремя. – Надо заставить Анну, – сказал он, – поклясться на Святом Писании, что она свободна от всех предыдущих помолвок. Вдруг испугается… Возможно, Анна и воспользовалась бы указанной лазейкой, чтобы избежать незавидной участи, но в этом случае она оскорбила бы своего брата, ко двору которого ей бы пришлось вернуться. На такое она пойти не могла и потому торжественно поклялась, что никакой договор не связывает ее ни с кем, кроме короля Генриха. Узнав об этом, Генрих вновь разбушевался, но делать было нечего, и церемонию пришлось назначить на ближайший четверг, как раз совпадавший с Богоявлением – праздником королей. В четверг утром государь был мрачнее тучи. Он бродил по своим покоям, бурчал что-то невразумительное и явно тянул время, испытывая терпение окружающих. Наконец он заявил Кромвелю: – Не пожелай я угодить миру и моему королевству, ни за какие земные блага не согласился бы я сделать того, что сегодня сделаю… И с тяжелым вздохом, облаченный в роскошное (из малинового атласа и золотой парчи) свадебное одеяние с алмазными застежками, Генрих VIII отправился жениться.
Анна несомненно испытывала похожие чувства. Но в отличие от Генриха у нее с самого начала не было выбора. К тому же к ее услугам не предоставили художника, который мог бы привезти ей портрет далекого суженого. Неудивительно, что она опоздала на собственную свадьбу. Но наконец она явилась, наряженная не менее пышно, чем ее жених. На ней было платье из золотой парчи, по которому жемчугом были вышиты цветы, и золотой же венец, украшенный не только драгоценными камнями, но и зелеными веточками розмарина – символа девственности. Архиепископ Кранмер благословил брак, и несчастная чета, вымучивая улыбки, отправилась сначала на рыцарский турнир, потом на маскарад и, наконец, на пир. День все тянулся и тянулся, но вот наступил вечер, а за ним и ночь. У короля все больше вытягивалось лицо, он непрестанно вздыхал и что-то бормотал себе под нос, а у Кромвеля от ужаса волосы вставали дыбом. Впервые в своей жизни канцлер искренне пожалел, что он не католик и не может поставить свечку какому-нибудь святому. Незадолго до полуночи короля раздели и облачили в просторную рубашку, чтобы он мог отправиться в спальню к новобрачной… Всю ночь Кромвель не сомкнул глаз. Когда же на следующее утро он явился к королю, чтобы узнать новости, он еще питал надежду, что постель все уладила. И сначала ему показалось, что надежда сбылась: Генрих завтракал с отменным аппетитом. «Если Его Величество чувствует необходимость восстановить силы, значит, он их растратил», – решил Кромвель и, несмело кашлянув, спросил: – В… «сотню»? – переспросил Кромвель, остолбенело уставившись на короля. Он решил, что ослышался. – Вот-вот, – кивнул Генрих. – А что, разве запрещено играть в карты в брачную ночь?.. И король, подволакивая больную ногу, ушел, хлопнув дверью. Ошеломленный новостью лорд-хранитель печати так и остался размышлять в одиночестве о случившемся. – И как Ваше Величество нашли юную супругу?.. Того, что случилось, Кромвель, конечно, не ожидал: король, покраснев от гнева, сорвался с места и проревел: – Она еще хуже, чем я мог себе представить! У нее отвислая грудь и дряблый живот! Я оставил ее девственницей, поскольку, когда я ощупал ее тело, сердце мое упало и я утратил всякую смелость и желание продолжить свои попытки!.. И Генрих содрогнулся от отвращения, вспомнив прошедшую ночь. …Когда наступил неизбежный миг и они остались в постели вдвоем, он действительно оказался бессилен. Анна даже расстроилась, потому что уже приготовилась вынести все отвратительные ласки Генриха, забеременеть, дать ему сыновей – и прожить остаток дней в покое и довольстве. Однако Генриху, к сожалению, она показалась слишком уж безобразной… – Вот ведь кобыла фламандская! – заявил он Кромвелю и вдруг совершенно спокойным тоном добавил: – Однако она отлично играет в «сотню»…
Дня четыре спустя после свадьбы в покоях королевы собрались ее новые фрейлины – леди Эджкомб, леди Рутланд и леди Рошфор, которые неплохо изъяснялись на немецком, – чтобы развлечь свою госпожу невинной болтовней. Беседа текла бы непринужденно, если бы не присутствие Джейн Рошфор, вдовы Джорджа Болейна, о роковом свидетельстве которой против мужа и его сестры Анны Болейн сплетничали при всех европейских дворах. Анна Клевская опасалась этой женщины и потому решила быть осторожной. Разговор с неизбежностью коснулся темы, волновавшей всех присутствующих. Дамы выразили надежду, что королева беременна, но Анна твердо заявила, что это не так. – Как же вы, Ваше Величество, можете быть уверены в этом, если каждую ночь возлежите с королем? – сладким голоском, но не без ехидства осведомилась леди Эджкомб. Но Анна еще раз вежливо, но весьма твердо повторила: – Я прекрасно знаю, что не беременна. Вкрадчивым тоном, со злорадным блеском в глазах леди Рошфор спросила: – Неужели Ваше Величество все еще девственны? Широко раскрыв глаза и изображая удивление, Анна ответила: – Как же я могу быть девственна, если каждую ночь возлежу с королем? Вечером он целует меня, берет за руку и говорит: «Покойной ночи, мое сердечко», а поутру снова целует меня и с улыбкой произносит: «С добрым утром, милая». Разве этого не достаточно? – Мадам, – вмешалась в разговор леди Рутланд, – но ведь должно происходить еще кое-что, а то не видать нам принца Йоркского, которого ждет не дождется все королевство. – Я стараюсь угодить Его Величеству, – с улыбкой ответила Анна. – И, мне кажется, он доволен мною… Но Анна вовсе не была столь наивной, как могло бы показаться ее английским фрейлинам. Она лишь хотела дать им понять, что ее брак – не более чем формальность. Она поняла, что ей попытались учинить допрос, поскольку прекрасно знала, что Генрих хочет положить конец их браку. Но ей в отличие от него этот странный союз был очень нужен. Положение английской королевы устраивало немецкую принцессу, и она не собиралась от него отказываться. Отвращение Генриха к супружеству не ослабевало, однако же самой Анне пришлась по вкусу жизнь в новой стране. Она расхаживала в атласе и шелках, красовалась в алмазных подвесках, постоянно играла в карты с придворными дамами и королем, и денег ей вполне хватало, чтобы для азарта слегка проигрывать. У нее появился ручной попугай, а музыка, доселе считавшаяся ею неподобающим развлечением, в Англии стала ее отрадой. Анна даже научилась танцевать. Она не обращала внимания на косые взгляды фрейлин, с утра до вечера шушукавшихся по углам. Анна выжидала. Ей очень хотелось остаться в этой приятной стране, но… одной, без Генриха. Благодаря своему мудрому поведению Анне Клевской удалось отлично поладить с супругом. Она была умна, но до поры до времени сумела скрывать это. И только хорошенько овладев английским, она стала высказывать ясные и трезвые суждения, которые Генрих не мог не оценить. Обретя в лице жены достойного карточного соперника, король смирился с ее присутствием в своем дворце. Кроме того, Анне удалось полюбить пение короля, аккомпанировавшего себе на лютне, и она громко и искренне выражала свой восторг… Возможно, так бы все и продолжалось, если бы жадный взор английского монарха не остановился однажды на прелестном создании – юной Кэтрин Говард. Генрих влюбился в нее без памяти и ни о чем другом, кроме как о свадьбе с ней, и думать не мог. Но он не представлял, как сказать об этом своей немке, ставшей ему настоящим другом. Анна, однако, слишком хорошо узнала своего супруга, чтобы не замечать происходящего. Чувствуя, что дело добром не кончится, она решила облегчить мужу задачу. Между тем Генрих проводил с Анной все меньше и меньше времени; она же продолжала вести свою партию, выказывая мягкость и покорность и, конечно, воздерживаясь от упреков. Лишь однажды, когда он дурно отозвался об их браке, она вспылила. – Не вынуди меня другие пойти за вас, я бы давно уже счастливо соединилась с человеком, которому обещала свою руку, – с вызовом заявила она. Это была хитрая игра, хождение по тонкому льду, ибо Анна с каждым днем все больше боялась Генриха. Но такая заранее обдуманная фраза давала королю возможность затеять бракоразводный процесс. Да, да, Анна сама подала ему мысль о разводе – и оказалась в выигрыше! Воодушевленный сговорчивостью супруги, Генрих выделил ей четыре тысячи ливров ренты в год, подарил замки в Ричмонде и Блечингли, а также ряд поместий и особняков. Вдобавок Анна получила драгоценности, мебель, серебряную посуду, великолепные платья и… полную безопасность.
Девятого июля брак между Генрихом Английским и Анной Клевской был официально расторгнут, но Генрих, хоть и перестал быть ее супругом, пожелал оставить Анну в семье и присвоил ей титул «сестры короля». С тех пор Анне принадлежало почетное место – сразу после короля, королевы и их детей. Итак, Анна Клевская не только не пострадала, но и очень разбогатела. Она с радостью отдалась новой жизни, которую ей скрашивал некий молчаливый дворянин. И хотя совет духовенства оставил и за Анной, и за Генрихом право заключить новый брак, леди Анна этим правом не воспользовалась. Она обрела такую свободу, которая и не снилась ее современницам, и упивалась ею. – Теперь она веселее, чем когда-либо, – говорили те, кто с ней встречался, – и каждый день надевает новое платье… А Томас Кромвель, некогда совершивший ошибку при выборе невесты короля, заплатил за нее собственной головой. Ему было позволено дожить лишь до дачи показаний по делу о разводе. Двадцать восьмого июня он был казнен, причем на эшафот он взошел не в Тауэре, а в бедном квартале Тайберн, где кончали жизнь воры и убийцы. Его оплакивали немногочисленные друзья; король же так и не оценил в полной мере роль Кромвеля в управлении государством: он оказался слишком самоуверенным, чтобы понять, что именно Кромвель определял политику королевства и в этом не знал себе равных. Едва ли не в день развода Генрих VIII женился на свежей и очаровательной Кэтрин Говард… Невеста была на шесть лет моложе его дочери Марии.
Кэтрин Говард
Наконец-то он смог провести волшебную брачную ночь, и провел он ее вдали от охваченного чумой Лондона. Впрочем, волшебной эта ночь казалась только Генриху, в чем он вскоре с горечью убедился. Когда же 13 февраля 1542 года, то есть всего лишь полтора года спустя, он приказал отрубить голову своей слишком красивой и слишком сумасбродной маленькой женушке, именно «сестра Анна» утирала крупные слезы, катившиеся по щекам ее несчастного обманутого «братца»… «Бог даст, я проживу всю жизнь в здешнем королевстве…» – написала как-то Анна герцогу Клевскому в Германию. И эта мечта исполнилась. Так был ли ее брак неудачным?.. В альковах королей | Автор книги - Жюльетта Бенцони
Свежие комментарии